Чем ближе юбилей Петербурга, тем острее интерес: как меняется Северная столица? Страна жертвует многим ради финансирования 300-летия. Как тратятся огромные деньги? Не узаконит ли эпохальная реконструкция грядущие юбилеи других городов, как "черную дыру" бюджета?
Какими скульптурами обрастает Петербург к своему 300-летию

Три тезиса я бы хотел четко обозначить в самом начале.

Первый. Петербург был и остается одним из самых красивых городов Европы. Никакие архитектурные и монументально-декоративные новации, никакие сносы и лихорадочные новые застройки, никакой кич, активно внедряемый как генеральный стиль декорирования Петербурга к 300-летнему юбилею, пока не в состоянии исказить образ города.

Второй. В отличие от эклектичной Москвы, давно загубленной вмешательствами в ее облик, в Петербурге, многое утратившем за советский период, но в основном сохранившемся от архитектурных и монументальных новаций, есть что защищать от посягательств и что любить. По этой же причине любое уродство здесь особенно бросается в глаза.

Третий. Скульптурный процесс последних лет гораздо больше говорит о вкусах инстанций контроля, санкционирующих установку памятников и монументально-декоративной скульптуры, и спонсоров, которые дают деньги на "склепотуру", нежели о стилевых тенденциях в современной скульптуре. Деградация как доминанта процесса обусловлена именно этими вкусами. Что же касается самих стилевых тенденций, их практически нет, ибо модернизм почти тотально подавлен и по-прежнему актуален соцреалистический принцип сокрытия приема, стремления быть "никаким", о чем подробно писала Е. Деготь в монографии "Русское искусство ХХ века" (М., 2000). Полагаю, что не случайно памятник жертвам политических репрессий (он еще не открыт официально, но его уже дважды оскверняли, о чем я писал в "МН" N 38, 2002) представляет собой 10-тонный булыжник, приспособленный Евгением Ухналевым и Юлием Рыбаковым к Троицкой площади: ресурсов, не только финансовых, но и творческих на образное раскрытие темы все равно нет.

Есть, однако, тенденции тематические. Один внимательный наблюдатель подметил, что мы вступили в пору мультикультурности, когда общество разделилось на "микросообщества", каждое из которых требует своих памятников и только их любит. Забавное исключение представляет недавно установленный во дворе главного здания университета "Памятник кошкам" скульптора Анатолия Д+мы, создание которого инициировано микросообществом физиологов, для которых памятник - форма покаяния, и микросообществом любителей кошек, для которых кошка - объект поклонения. Т.е. одни кошек режут ради науки, другие их гладят, а интересы совпали. Обычно же те, кому нравится, скажем, бюст "царя-мученика Николая II" (казаки-монархисты прихода Крестовоздвиженской церкви на Лиговском проспекте), ни за что не пойдут даже смотреть на статую Блока, памятник жертвам политических репрессий, мемориал женщинам - бойцам МПВО или статую борца А. Карелина. У каждой группы свои интересы и символы, поэтому нет единой художественной линии, концепции. Процесс развивается хаотически сразу во все стороны, как взрыв. То, что запланировано, большей частью не ставят, зато возникает что-то другое.

В 2002 году открыли порядка 20 объектов "круглой" скульптуры (примерно столько же, сколько в 1999, 2000 и 2001 годах, вместе взятых). Здесь и памятники, и памятные знаки, и декоративные изделия из камня и металла, и даже настоящий танк Т-80БВ, установленный на пьедестале в черте города - символ советской имперской мощи, объект гордости патриотов и шедевр ленинградской танковой школы. Ясно, что по мере приближения юбилея темп установки монументов будет нарастать. Если не брать в расчет танк, то два самых крупных новых сооружения - это памятник Александру Невскому работы Валентина Козенюка (1938 - 1997), Александра Пальмина и Альберта Чаркина и памятник Низами работы Геруша Бабаева. Первый установлен на площади перед Александро-Невской лаврой, второй - на Каменноостровском проспекте.

Два самых крупных памятника - соответственно две самые крупные неудачи. Предсказывая первую еще до открытия монумента, предопределенную моделью Козенюка и мучениями по ее переделке "на ходу" ("МН" N 15, 2002), теперь я могу точно констатировать, что памятник князю Невскому действительно оказался неудачным. Идеологически он представлялся инициативной группе очень важным, поскольку с его помощью допетровская Русь легко противопоставляется петровскому западничеству, православие - латинству, а патриотизм - космополитизму. Однако эстетически памятник оказался убогим. Усредненный ("никакой") стиль, вобравший в себя пластические мотивы и штампы всех сортов, делает этот статичный памятник подобием гигантского оловянного солдатика. У него некрасивый тыл (особенно неудачен хвост), обращенный к надвратной церкви работы И. Старова, а в протянутой правой руке князя видится не жест Петра с фальконетовского монумента, а вытянутая вперед рука ленинских истуканов (памятник сразу прозвали регулировщик, т.к. он установлен в самой гуще транспортных потоков в конце Невского проспекта). Но самым "прикольным" оказалось наличие аббревиатуры БСК (Балтийская строительная компания, финансировавшая создание и установку) не только на гранитном постаменте (что расценили как новый вид рекламы "в камне"), но и на поднятом правом переднем копыте лошади! Шутники сразу расшифровали аббревиатуру БСК как "бред сивой кобылы".

Памятник Низами, созданный в 1996 г. (подарок Азербайджана), долго лежавший на складе в Смольном и, наконец, открытый в присутствии президентов России и Азербайджана, изначально рассматривался как символ дружбы между православием и исламом и как "сборный пункт" азербайджанской диаспоры в Петербурге (недалеко и мечеть). Ясно, что ни о какой эстетике говорить в таких условиях не приходится, и, признаться, я надеялся на то, что его устанавливать не будут. Отнюдь! Вычурный постамент абсолютно чужд традициям петербургской архитектуры; неясен смысл гигантской бронзовой глыбы "экспрессивно-романтической" формы, на которую изображение Низами нанесено в виде барельефа. Как и положено классику литературы, он величав и сосредоточен на глубокой мысли, представляя собой нечто "усредненно-восточное". Но бронзовая часть памятника явно создавалась Г. Бабаевым без учета будущего места установки. Поэтому монумент намеренно лишен связи с окружающим пространством, замкнут, композиция "закрыта", фигура как бы спрятана в бронзовойглыбе, погружена "в себя", хотя пространство сквера требовало открыть ее "вовне" и связать с окружающей архитектурой.

Но не все так печально. Именно в 2002 году в городской среде впервые (!) появился образец модернистской тенденции - мемориал женщинам - бойцам МПВО работы скульптора Льва Сморгона. Фактически это первый образец модернистской стилистики, использованной для выражения сакральной военной темы. Конечно, это не абстрактная форма, но все-таки последовательное отступление от традиционализма. Примечательно, что идею памятника выдвинул главный художник города Иван Уралов, в чем нельзя не увидеть изрядной доли покаяния и за Шевченко, и за А. Невского, и за Низами, и за многое другое. Правда, есть и хитрость: модернистски трактованный образ женщины-бойца установлен на крыше одного из домов на высоте 14 метров, среди лабиринта непарадных улиц Петроградской стороны. В результате памятник почти спрятан, зрителю не видна тщательно созданная "пастозная" фактура поверхности и форма, демонстративно разрушающая каноническую фигуративность, что, в частности, проявилось в использовании пространства как элемента скульптуры (имеется в виду сквозное отверстие в женской фигуре - характернейший признак модернистской концепции).

Все три описанных памятника получили официальную санкцию на установку в виде распоряжения администрации Петербурга. Однако практика урожайного 2002 года показала, что лишь примерно у половины установленных объектов была разрешительная документация. А, скажем, бюст Николая II, памятник легендарному динамовскому футболисту Пеке Дементьеву, статуи олимпийских чемпионов - Александра Карелина и Анатолия Рощина, статуя Александра Блока, горельеф Виктора Цоя, танк Т-80, композиция "Размышление о Маленьком принце" и "Памятник кошкам" никаких разрешений не имели. Но они были установлены, и никто как бы не заметил нарушения.

Отсюда первый вывод: всем наплевать на внешний облик города. Вывод второй: наличие разрешения либо его отсутствие в нынешних условиях ничего не стоят с эстетической точки зрения, ибо официально разрешается плохое и без разрешения ставится хорошее. Видимо, дело в том, что у "инстанций контроля" не хватает вкуса и решимости отстаивать эстетическое качество. Вывод третий: принимающее решения по памятникам петербургское начальство по стилистике и вкусам не соответствует Петербургу. Масштабы несоразмерны.

Например, маленькая статуя Блока (высота фигуры 105 см) Евгения Ротанова, выполненная в "эскизном стиле" и установленная во внутреннем дворе филфака Петербургского университета, хотя и стоит без санкции, интересна концептуально. Неправдоподобно вытянутый Блок, словно "колеблемый вьюгами Рока", скорее похож на тень, отбрасываемую в лунную ночь, и это не случайно, ибо "тень" - седьмое по частоте употребления слово в первом томе стихотворений Блока и важнейший компонент образной системы русского символизма. Поставленный без санкции бюст Николая II работы Сергея Алипова ничьего вкуса не оскорбит и даже в глаза не бросается.

В то же время гигантский памятник Низами разрешение имеет, но представляет собою глыбу бронзы в статусе "дипломатического подарка". Примечательно, что главный художник И. Уралов подготовил было проект распоряжения администрации "Об организации общественного обсуждения памятников, предлагаемых в качестве подарков к 300-летию Санкт-Петербурга", чтобы хотя бы подарки не попадали сразу и навечно в городскую среду, но подготовленный еще весной 2002 года проект пока растворился в туманах.

Странно было бы говорить о петербургской скульптуре и не упомянуть кич. Впрочем, памятник А. Невскому, состоящий из одних штампов, - тоже кич, но не единственный. "Размышление о Маленьком принце" Арсена Аветисяна, которое поставлено в том же дворе филфака, что и Блок, также представляет собой классический образчик кича. Клоун с книгой Экзюпери в руках почему-то сидит в гротескной позе на пирамиде томов, на корешках которых можно прочитать 14 фамилий знаменитых филологов, профессоров университета (Гуковский, Жирмунский, Пропп...). Никакого отношения к клоуну, равно как и к "Маленькому принцу", великие русские филологи не имеют, а просто обеспечивают привязку клоуна к филфаку, как этого пожелал заказчик (список фамилий профессоров был скульптору представлен). Декан филфака от этого объекта в восторге.

Особо в связи с кичем следует отметить "спортивную тематику". Она представлена в этом году тремя объектами. Памятник Пеке Дементьеву - забавный симбиоз из дебильноватой статуи "Футболист" неизвестного скульптора, созданной, по-видимому, еще в 1950-е годы и долгое время валявшейся в разбитом виде, пока кто-то не дал немного денег, чтобы Владимир Оленев восстановил утраченные руки-ноги и приделал лицо Дементьева. В итоге получился выходец с того света, реликт стадионно-парковой эстетики послевоенной эпохи, который теперь радует глаз у входа на стадион "Петровский" - на том месте, где до того стоял бюст Петра I (пока его не украли), а еще раньше - бюст Ленина. Памятник Пеке - итог усилий футбольного "микросообщества".

У борцовского "микросообщества" своя символика - статуи Карелина и Рощина. Тут опять отличился Альберт Чаркин, действительный член Российской академии художеств, председатель правления Петербургского союза художников и ректор академического Института живописи, скульптуры и архитектуры им. Репина. На средства БСК (расшифровку см. выше, сами средства, к слову сказать, по традиции поступают из Министерства путей сообщения, так как в руководстве БСК трудился племянник прежнего министра (Н. Аксененко) Чаркин - по фото- и видеоматериалам - изготовил статуи борцов. Выполнены они одинаково "усредненно", по-соцреалистически никак, индивидуального сходства нет (да и способен ли его передавать академик Чаркин?), так что можно переставлять головы, руки, ноги и другие органы и это пройдет незамеченным. Гениталии тоже выпирают совершенно одинаково, что является отсылкой к нацистскому искусству, Арно Брекеру и Рихарду Шайбе. Стоят же два символа маскулинности около борцовского зала на Каменном острове (инициативу проявил директор спортивного учреждения), являясь по функции чем-то вроде указателя автобусной остановки. В планах директора - аллея таких статуй.